По паспорту я родился 12 января 1938 года. Но это неверно. Я появился на свет божий в ночь с 7 на 8 января. На Рождество Христово, которое всегда припадает на 7, мои отец и мать были в гостях у старшего отцовского брата Филиппа, где проходила помолвка его дочери Агафий с сыном соседа Никифором Леоненко. Матушка моя была тяжела мною, ждала вот-вот родов, но отплясывала на празднике, а по возвращению домой глубоким вечером, родила меня.
Метрики мои, как почти всех детей нашей деревни, пропали в оккупацию, архив не сохранился — и меня после освобождения нашего Климовичского района от гитлеровских захватчиков записали как родившегося 12 января 1938 года. Когда вернулся с фронта отец, он сказал, что я родился в ночь с 7 на 8 января 1937 года. Исправлять запись не стали, потому что в то время, время больших налогов, сельчане старались подмолодить своих детей, чтобы дольше не платить подати.
Родился в деревне Недведь. Раньше она входила в десятку крупнейших селений Климовщины. Моя малая родина — красивейший уголок земли. На юге деревни начинается речка Лобжанка. От нас она уходит на Климовичи. На западе, в так называемом березовом болоте, берет исток речка Ипуть. Сначала она, выйдя из болота, заглядывает в деревню Пожарь, что в трех километрах от нас, а после поворачивает на недведские луга, дальше уходит к деревням Старый Стан, Путимель, Милославичи, Макеевичи, а оттуда — в Россию, на Смоленщину и Брянщину. С соседней земли возвращается в Беларусь, на Гомельщину, где ее принимает в свои объятия красавец Сож. А вообще-то нашу округу до революции называли Семиречьем — по семи речкам, берущим здесь начало. Кроме двух моих самых близких, наша округа — родина речек Соболевка, Суров, Ледешня, Крупня, Ректа.
Край наш лесной. Леса смешанные, но есть и чистопородные: дубравы, боры, березовые, кленовые и осиновые рощи, матерые орешники, где не лещинник, а толстые деревья, один из которых называется Турово (по преданию в этих местах в седые времена водились известные туры).
Я нигде не видел столько птиц, как у нас. В лесах и густых кустарниках селятся глухари, тетерева, совы, ястребы, канюки, клесты, щеглы, дрозды певчие и рябинники, кукушки, иволги, вальдшнепы, рябчики, куропатки, голуби, удоды, сизоворонки, дятлы, малиновки, сороки, вороны, вертишейки... Кустарники, особенно у воды, любят соловьи, которыми буквально засыпана моя малая родина. Под многих птиц работает талантливая варакушка. Пересмешница, она превосходно владеет искусством подражания. Далеко не всякий слушатель отличит ее от соловья. На водоемах и у их берегов крякают утки, кричат цапли, свищут кулики, на болотах пересыпают в своих песнях жемчуг журавли. Над полями и лугами звенят жаворонки и плачут навзрыд чибисы, которых у нас зовут часто «чаицы». Есть даже такая песенка: «Чаица, чаица над полем печалится». В спеющих хлебах перекликаются перепелки и скрипят дергачи-коростели. Ближе всего к человеку селятся зарянки, коноплянки, воробьи, синички, ласточки, скворцы, грачи, трясогузки, аисты.
На лугах — море цветов, более всего ромашек, колокольчиков, «божьих слез», гвоздичек, незабудок. В лесах в разные времена красуются подснежники, пролески, сон-трава, из-за кустов выглядывают ландыши, иван-да-марья, фиалки, медуницы. На болотах и речках — купавы, колужницы, лилии, кувшинки. Поле не представить без васильков.
В лугах очень много калины. Одну помню такую купчастую, что, когда она цвела, издали казалась снежным холмом, а аромата — на весь луг.
Природа моих родных мест — неповторимые краски, божественная музыка. Считаю, что она — первый источник моего творчества.
Стихи я начал писать рано, лет с восьми, а грамоте научился с пяти лет. В доме было два учителя: моя старшая сестра Клавдия и наш сродник Андрей, который будучи сиротой, с четырех лет воспитывался в нашей семье.
Однако раньше стихов я начал писать маленькие пьески, которые разыгрывали с друзьями. Это были сценки из войны, многие эпизоды из которой я запомнил.
Отец мой Егор Тарасович был грамотным человеком в деревне. Он закончил с похвальным листом четырехгодичное земское училище. Хорошо знал математику, любил поэзию. Знал напамять многие стихи Пушкина, Лер­монтова, Рылеева, Никитина. Мать моя Евгения Федоровна, урожденная Головнева-Павлова грамоты не знала. Но она была настоящим кладезем народных песен и духовных стихов. Часто пела их по вечерам, особенно зимой, когда садилась за прялку. Мне тогда казалось, что нить в маминых руках звенит какой-то необыкновенной струной. И голос у мамы был замечательный. Он свободно поднимался с низов в зенит песни, ее напевы заставляли меня часто плакать, сострадать героям ее песнопений. Талантливой сказительницей была двоюродная сестра мамы Прасковья Карасева. Она часто приходила к нам по вечерам и всегда охотно рассказывала мне сказки, а их она знала очень много. Притом, некоторые сказки тетушки Прасковьи я нигде не встретил, хоть потом перечитал их тысячи. Мамины песни, тетушкины сказки стали вторым вдохновенным источником моего творчества.
Третий источник — книги. После освобождения района от гитлеровских захватчиков в нашей роскошной хате-пятистенке разместился с согласия матери (отец был на фронте) сельсовет, а вместе с ним — почта и библиотека, так как их здание сгорело во время бомбежки деревни в июле 1941 года. Мне выписали детскую республиканскую газету «Зорька», хоть на весь сельсовет было только несколько экземпляров ее. Что же касается книг, то я к ним был просто прикован по вечерам.
И школьные годы я хорошо рисовал и пел, был заядлым участником драмкружка.
Стихи я писал на русском и белорусском языках. Мои литературные опыты по-отцовски поддерживал учитель русского языка и литературы Егор Никифорович Карасев. Зимой 1954 года газета «Пионер Беларуси» напечатала мое стихотворение «Комсомольский билет». Это меня окрылило. С того времени я стал часто выступать на страницах этой газеты, а затем и «Зорьки» со стихами и корреспонденциями о жизни родной школы. Это определило мою будущую профессию.
После окончания десяти классов с золотой медалью, я поступил в Белорусский государственный университет на факультет журналистики. Мне посчастливилось, что в мое студенческое время в университете учились очень многие начинающие литераторы, которые сейчас известны как талантливейшие поэты, писатели и критики. Четыре года я жил в одной комнате с Рыгором Бородулиным, Янкой Сипаковым, Борисом Саченко. Это — гордость сегодняшней белорусской литературы. А Геннадий Буравкин, Василий Зуенок, Михась Стрельцов, Юрась Свирка, Кастусь Цвирка, Владимир Коризна, Владимир Павлов, Владимир Машков, Иван Чигринов, Иван Пташников, Вячеслав Адамчик, Анатолий Клышко, Анатолий Собо­левский... Это все мои близкие друзья, братья по перу.
Окончив университет, я поехал работать в Россию, на родину моих предков по отцовской линии. Сначала работал в городе Кологриве Костромской области в районной газете, затем — на радио и телевидении в городе Ухта, что на Севере, в республике Коми. На Севере вышли первые мои книжки: две первые «В краю таежном» и «Перекличка» в соавторстве и отдельная «Лебеди летят на Север». Печатался также в журналах и газетах Москвы.
В 1970 году переехал в Могилев, где жили и работали два моих старших брата Василий и Владимир.
Я — автор многих сборников стихов и прозы. Исповедую школу русской классической литературы, мои любимые поэты Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Сергей Есенин, Николай Некрасов, Александр Блок, Иван Бунин, прозаики — Иван Тургенев, тот же Иван Бунин, Константин Паустовский, Юрий Казаков, Валентин Распутин, Василий Белов. Но мне близки все лучшие произведения и других литераторов.

Сейчас часто думаю: почему стал писать? Скорее всего потому, что очень хотелось показать всю красоту моей родины, ее людей, моих родных и просто земляков. Я собирал родину по звукам и слогам, по строчкам. Вера, Родина, Любовь — самые высокие ценности для меня.
Уже в новом тысячелетии в разных издательствах, типографиях вышли в свет мои книги стихов и поэм «Святыни сердца моего», «Луговые росы», художественно-документальная повесть «Мертвые сраму не имут».
Искренне благодарен всем читателям за их интерес к моему творчеству.